lessphp error: variable @inputHeight is undefined: failed at ` margin-bottom: 10px;` /home/kobzaua/kobza.com.ua/www/templates/kobza/less/template.less on line 132 Тетрадь с вырванными листами
Друк
Розділ: Кобзар (Оренбург)

Леонид БольшаковДавно желанное и все же неожиданное продолжение

Від редакції: Під час проведення в Культурному центрі України в Москві 11-12 листопада 2009 року Міжнародної науково-практичної конференції "Україністика в Росії: історія, стан, тенденції розвитку” пані Тетяна Леонідівна Большакова - донька відомого шевченкознавця з Оренбурга, лауреата Національної премії України імені Тараса Шевченка Леоніда Наумовича Большакова, автора безцінної "Шевченківської Оренбурзької енциклопедії”, "Комментария к Дневнику” Тараса Шевченка та інших вагомих наукових праць передала редакції сайту «Кобза - Українці Росії» матеріали проведених в Оренбурзі 4-х Большаковських читань. Сьогодні з розповіді про історію більш ніж 30-річного пошуку сімейного зошиту-хроніки Кутіних починаємо публікацію цих матеріалів про життя й працю Леоніда Наумовича, творів видатного російського шевченкознавця.

Андрій Бондаренко,

головний редактор сайту «Кобза – Українці Росії».

К этому своему повествованию автор шел тридцать с лишним лет - с той поры, когда после двух десятилетий жизни в Орске переселился в Оренбург и между основными, так сказать служебными, делами занялся собственно оренбургскими страницами биографии Тараса Шевченко, о которых до того имел лишь самое общее, весьма фрагментарное, представление.

Несколько лет спустя состоялись первые мои публикации о пребывании Шевченко в Оренбурге, а на шестом году здешнего обитания увидела свет книга "По следам оренбургской зимы" (Челябинск, 1968), и уже там я с горечью констатировал утрату семейной тетради-хроники Кутиных - сначала, как писал, листов, относившихся к 1849-1850 годам, а затем и всей ее целиком. На одной из страниц первой моей шевченковской книги можно прочесть такое: "Я долго искал некоего Иванова, местного журналиста, который брал эту памятную книжку в середине тридцатых годов, но смог только установить, что искать его бесполезно - старый газетчик В.П.Иванов-Яицкий, который действительно много занимался историей своего края, давно умер и архив его исчез безвозвратно".

Меж тем, в доме Кутиных, по свидетельствам мемуаристов, а затем и прямых потомков домовладельца, Шевченко то ли "квартировал", то ли "часто бывал". Не случайно, что этот дом, теперь уже совсем ветхий, еще в десятые годы ХХ столетия первым (и надолго единственным) был отмечен памятной доской. Кутиных, если и помнят, то в связи с поэтом-изгнанником.

Помнят, хотя толком ничего-то о них не знают...

Была бы цела та "тетрадь-хроника"! Но надежды отыскать ее уже не было. Надежда угасла окончательно и - бесповоротно. Надеяться оставалось лишь на чудо. Чудеса же есть чудеса. В них веришь и - не веришь.

Что знали о сей исчезнувшей реликвии до того?

...В 1939 году областное издательство в Чкалове (такое наименование незадолго перед тем получил Оренбург) выпустило в свет сборник "Т.Г.Шевченко в ссылке". Мне посчастливилось знать всех ее авторов: М.Клипиницера, Н.Прянишникова, И.Изотова, А.Бочагова. Первая основательная попытка обобщения материала (в основном книжного) о десятилетнем изгнании поэта-свободолюбца в современной краеведческой литературе принадлежала им. Разумеется, более другого их занимало все, что относилось к этим годам. Нашлось место и для свидетельств, прямо связанных с домом Кутиных.

Николай Ефимович Прянишников вспомнил и привел рассказ жены тогдашнего хозяина дома, записанный П.Юдиным и опубликованный в "Русском архиве", третьей его книге за 1898 год: "Ходил он по городу всегда в солдатской шинели и только под низом ее одевал синие шаровары и белую, вышитую на груди и по рукавам, хохлацкую рубаху. Был у него приятель, офицер-хохол, который квартировал у Кутиных. Шевченко чуть не каждый день навещал его. Вдвоем они коротали длинные зимние вечера за чайком и водочкой. "Придет, бывало, он к нам, - говорила старушка, - сейчас шинель долой, повесит ее в передней на гвоздик, расправит свои длинные черные усы, и первый его вопрос в шутливом тоне: - Ой, чи живи, чи здорови, всi родичi гарбузовi?

Когда приятеля нет дома, он, в ожидании его, ходит из угла в угол по всем комнатам. Потом придет на мою половину, а я тем временем водочки приготовлю и закусочки смастерю.

- А що, хозяюшка, кисленька капустка е? - всегда спрашивал он. - Есть, батюшка, есть. - Оце добре! - До смерти он любил эту кислую шинкованную капусту. Никаких других угощений ему не надо. Придет хозяин, сядут они за стол и пойдут у них разговоры, иногда далеко за полночь, но всегда тихо, скромно, без шума".

В том же сборнике 1939 года о семейной тетради говорилось как о реально существующем раритете. О ней писали и Прянишников, и Бочагов.

В статье Н.Е. Прянишникова о тетради сказано в таком контексте: "...Интересно, что у Н.И. Кутиной (здравствовавшей тогда вдове доктора Кутина, внука былых домовладельцев - Л.Б.) сохранилась старая записная книжка ее свекра, в которой есть, между прочим, запись о том, что в описываемые годы у него квартировал Лазаревский. Очевидно это и был тот "офицер-хохол", которого "чуть не каждый день навещал" Шевченко. К сожалению, порядочное количество листов из этой книжки хищнически вырезано..."

А вот что писал А.К. Бочагов: "...Лазаревский... жил в доме Кутина. Об этом свидетельствуют недавно обнаруженные документы-записи Кутина в семейной тетради-хронике...

Из них видно, что в доме Кутина одно время жил И.А. Усков, который позднее был комендантом Новопетровской крепости, покровительствовал поэту и значительно облегчил там его существование, и Лазаревский. "Лазаревский, - читаем мы в записях, - приехал к нам из степи 8 апреля 1850 года"..."

Выписки доподлинные. Архипа Кузьмича я знал долгое время, имея достаточно оснований оценить как добросовестного историка. Он действительно держал тетрадь в своих руках.

Больше того, показал мне фоторепродукцию записи с упоминанием Ускова. Такую репродукцию с чужих слов не сделаешь. Семейная тетрадь-хроника еще в 1938-м - начале 1939-го существовала, была доступна прочтению и изучению. Но для изучения нужна большая предварительная и кропотливая сопутствующая работа, в том числе по уяснению сути, значения каждого человека, в ней упоминаемого. Бочагов шевченковедом не был, как и не владел доскональным знанием атмосферы Оренбурга 40-50-х годов.

...То были последние "прижизненные" свидетельства о "тетради с вырванными листами".

Где только я ее не искал!

В моей книге "По следам оренбургской зимы", вышедшей, напомню, в 1968-м, я не мог открыто сказать, что журналист-краевед, в прошлом думский репортер, В.П. Иванов-Яицкий был в конце 30-х годов репрессирован, и следы его пришлось искать даже в архиве оренбургского КГБ.

Дело нашел: старого газетчика постигла судьба многих; "расстрельный" приговор никаких надежд не оставлял. Что же касается "доказательств" вещественных, то они, как свидетельствовал официальный акт, оказались уничтоженными. Тогда, решил, и закончила свое существование тетрадь Кутиных. Что иное мог подумать?

Но все-таки продолжал грезить. Ни на что уже не надеясь - надеялся. Написал о ней чуть ли не на первых страницах трехтомной "Были о Тарасе", изданной в 1993-м. Рассказывал о своих поисках то одному, то другому - и в Оренбурге, и при выездах. В общем, многим.

И вот однажды получаю я письмо из Уфы, от очень симпатичного мне Василия Бабенко - историка, этнографа, фольклориста, певца и вообще славного человека. Единственный его недостаток - не любитель писать письма. За это не раз ему выговаривал. С самого начала письма почувствовал: мой корреспондент смущен.

Смущение от долгого молчания?

Оказалось, что не только.

Василий Яковлевич повинился: чуть не на два года задержал у себя записку, обращенную ко мне. Получилось это непредумышленно. Деловые поездки (Москва - Киев - Петербург - снова Москва - Уфа), нескончаемые обязанности советника мэра и руководителя товарищества "Кобзарь" вышибли из памяти маленькую записку и обещание переслать ее в Оренбург. Записка была вложена в конверт.

"Уважаемый Леонид Наумович, в фольклорном отделе Государственного Литературного Музея (Москва) есть записная книга хозяина дома (фамилию не помню), у которого останавливался Шевченко (по легенде собирателя). Есть материалы по истории Оренбурга.

Приезжайте!

Сейчас отдел рукописей находится в состоянии капитального ремонта и не принимает исследователей. Но, я думаю, Вы заинтересуетесь, и я смогу ответить на некоторые Ваши вопросы пока в письмах..." Подпись: Светлана Андреевна Бойко, старший научный сотрудник Гослитмузея.

Подмосковный домашний адрес, московский служебный телефон.

Тетрадь... Кутина?! Та самая?!

Десятки мысленных вопросов и ни одного ответа.

Их может дать только архив. Архив и - до поездки - Бойко.

Но прошло два года. Мало ли что могло случиться. Изменился адрес? Не там уже работает? Написал. Попросил посмотреть, есть ли в книге приведенные Бочаговым записи о Лазаревском, об Ускове, наличествуют там вырванные листы или нет и вообще сопоставить мои сведения о "семейной тетради" с тем, о чем Светлана Андреевна сообщила мне в записке. Стал отсчитывать дни. Но ответа не было.

Не приходил он долго: минул сентябрь, ничего не принес октябрь, заканчивался ноябрь. Письмо, которое так ждал, прибыло лишь в самые последние ноябрьские дни. Пришло!

"...Очень обрадовалась Вашему письму... Василий Яковлевич все-таки донес его Вам, за что я ему прощаю расстояние во времени... Рада известить Вас, что являюсь хранительницей той самой книги Кутина, которую Вы так давно ищете...

Фамилии Лазаревского и Ускова в записях есть. Кроме того, там еще Орлов Ал.Вас., Лашкевич, управляющий таможней, и др. Вы рады? Записи в книге велись, выражаясь языком Пушкина, "с конца, с начала и кругом" ... В фонде Ефременкова (где и находится книга) есть еще история Оренбурга, написанная неустановленным лицом (52 лл.), путеводитель по Оренбургу 1915 года (без начала), газеты и еще кое-какие материалы..."

Ефременков? В первый раз слышу!

А я-то думал, что знаю обо всех оренбургских исследователях, собирателях, краеведах, по крайней мере обозримых десятилетий.

Выходит, ошибался...

Моя новая знакомая (пока заочная) просила прощение за свое молчание. "Были серьезные причины: лермонтовские дни, командировка (я занимаюсь Лермонтовым) и болезнь, выбившая меня из колеи".

Прощаю, прощаю... Да за такое известие простишь все!

"До встречи в Москве..."

А где же еще?

В музей, в архив. Какой уже по счету. Но кто осмелится исчислять архивы цифрами: единицами? десятками?

Любой архив неповторим, как и неповторима личность.

Что за Ефременков. Кто такой?

Со времени издания есть у меня "архивная лоция" - большие, толстые, во всех измерениях весомые, тома под названием "Личные архивные фонды в государственных хранилищах СССР".

Тысячи фондов с точными адресами хранения. Да, с такой "лоцией" на мель не сядешь... Ефременков Василий Константинович..., историк-краевед, собиратель фольклора в Смоленской области...

Как она, книга из оренбургского дома, могла попасть в места смоленские? Хотя, пути и книг, и людей в нашем бурном веке неисповедимы.

Ого, "историк-краевед и фольклорист" накопал изрядно.

Его материалы - в Центральном Государственном архиве литературы и искусства (фонд 1451), Московском отделении архива Академии наук (ф. 480), в отделах рукописей "Салтыковки" (ф. 278) и Государственного Исторического музея (ф.8); тут многие десятки "единиц хранения", относящихся к середине XIX века и последующих ста с лишним лет.

Фонд Гослитмузея в указателе не значится. По какой-то причине не вошел. "В фольклорном отделе..." Странное место нахождения отнюдь не фольклорного источника.

В последний раз книгу видели в Оренбурге не позднее февраля 1939 года (время сдачи в набор сборника "Т.Г. Шевченко в ссылке"), конечная дата жизни Ефременкова - 1941-й. А все-таки, как на самом деле архивный раритет за те два года мог перемахнуть через тысячи километров - с Южного Урала почти до западной границы России? Эта загадка тоже в архиве, и нигде, кроме архива.

Поинтересовался: где именно он располагается?

В бывшей квартире Анатолия Васильевича Луначарского, рядом с мемориальным его музеем, в непосредственной близости от Арбата.

...Тридцать с лишним лет думал я о "тетради-хронике" Кутиных там, где она велась. Отныне нить поиска протянулась к Москве.

Не поехать туда было выше моих сил.

- Эврика! Я нашел! - воскликнул еще до нашей эры великий грек Архимед, догадавшись, что он открыл основной закон будущей гидростатики.

- Эвристика - от греческого слова, переводимого как "нахожу", - "совокупность логических приемов и методических правил теоретического исследования и отыскания истины; метод обучения, способствующий развитию находчивости, активности". ("Словарь иностранных слов", 1983, с.570). - "Архивная эвристика", "библиографическая эвристика" - поиск в архивах, книгах и других материалах, как главный источник изучения личности и эпохи. "Ищите да обрящете" - наставляет всех нас Библия. Главный принцип эвристики сформулирован еще в Священном писании.

Она, эвристика, прежде всего архивная, и лежит в основе всего, что делал и делает автор на протяжении десятилетий своей исследовательской работы в литературе и истории.

Из книг о Тарасе Шевченко явствует это всего более.

И вот еще один архив на путях шевченковских моих поисков.

Звонок у массивной двери подъезда.

- Что угодно?

- В Литературный музей.

- Открывайте.

"Сезам, откройся" срабатывает. Несколько ступеней ведет вверх. Там два милиционера и вполне цивильная девушка. Извлекаю документ, но ни им, ни мною не интересуются.

-Лифт, пятый этаж. Понимаю, что охраняют не "Луначарского" и не архив в его квартире. То, на пятом, молодым бездельникам (да простят они меня, если ошибся) глубоко безразлично. Приставлены они к банку, фирме или другим, на фасаде не обозначенным, учреждениям совсем иного толка. А может к богатеям-нуворишам, пекущимся о безопасности своего тела и покоев. Времена изменились, дух Анатолия Васильевича в подъезде более не витает. Не модно...

Размышления в лифте там и остаются, едва переступаю порог заветных апартаментов.

- Здравствуйте, Светлана Андреевна!

Она родилась, росла, училась на Украине. Закончила Киевский университет. Потом переехала в Подмосковье - с мужем-офицером. Работала в столичном экскурсионном ведомстве, водила и возила экскурсантов со всех концов державы, тогда еще великой, нерасчлененной. Узнала Москву - особенно литературную - досконально. Приглашение на научную работу в Гослитмузей приняла с радостью и работает тут с удовольствием. Каждый день по несколько часов в электричках (ее Угольная не ближний свет), зато сколько приятного в кропотливых поисках, в общении с исследователями.

Ее "конек" - как и писала мне - Лермонтов.

Позже, при расставании, она подарила "в знак знакомства и дружбы" два последних выпуска научного сборника "Тарханский вестник". Основу основ в том и другом составил ее большой исследовательский очерк "Московской тропой поэта". Интереснейший, увлекательнейший, доложу вам, очерк; прочтя его, я пожалел, что не могу поделиться своими впечатлениями со своим добрым гением Ираклием Луарсабовичем Андрониковым - многое почерпнул бы отсюда даже он, великий знаток всего о Лермонтове.

А какое к очерку посвящение! "Моему Кастальскому ключу..."

Это прекрасно, это поэтично. Прямое опровержение того, что архивисты - "казенные", "сухие" люди.

Шевченко любил Лермонтова больше, чем других русских поэтов. Бойко любит и Лермонтова, и Шевченко. Но изучает она не Шевченко, а Лермонтова, и в литературу о бессмертном Тарасе ее имя я ввожу первым. Ведь это она стала для меня гидом на новом витке моей шевченковской архивной эвристики.

Фонд 427, дело 21 - "Записная книга домовладельца Аполлона Кутина, у которого якобы останавливался на квартире Т.Г. Шевченко (Оренбург)". Так в описи.

На обложке иначе - без "якобы" в тексте, зато с фамилией собирателя на первом плане: "В.К. Ефременков. Хронологическая книга Аполлона Кутина, домохозяина, у коего проживал на квартире в годы оренбургской ссылки великий украинский поэт Т.Г. Шевченко".

Тут же вклеен "Анкетно-паспортный листок Ефременкова приобретения":

"I. Название приобретения - Хронологическая книга Оренбургского жильца.

II. Место приобретения - Оренбург, в 1943 году.

III. От кого? Чкаловской жительницы Кутиной.

IV. История возникновения рукописи Хронологическая книга, принадлежавшая ранее оренбургскому домовладельцу Кутину Аполлону Михайловичу, у которого жил великий украинский поэт Т.Г. Шевченко в годы ссылки.

V. Приобрел любитель русской словесности и автографов, коллекционер, краевед-фольклорист Починковского района Смоленской области, г. Починок, Василий Ефременков.

VI. Дата заполнения анкеты - 15 сентября 1943, г. Оренбург, читальный зал агитпункта, стол у окна, угол Советской и Горсоветской".

Экая точность: куда выходили окна и за каким столом сидел в тот день посреди Отечественной. Но ведь только что собиратель купил и унес с собою нечто важное, тешащее душу коллекционера, и он не стал идти домой, зашел туда, где бывал не раз, разглядывает свое приобретение со всех сторон, а заодно составляет его паспорт. Как сдается Ефременкову, по всем архивным правилам...

Но он же, судя по указателю личных архивных фондов, умер в 1941-м! Нет, там явная ошибка. Если и умер, то не тогда.

Какие вопросы "анкетно-паспортный листок" рождает еще?

Книга приобретена у Кутиной... Хоть бы инициалы дал, это существенно.

Хронологическая книга, принадлежавшая домовладельцу Кутину Аполлону Михайловичу... Однако, во-первых, хронология это "перечень каких-либо событий в их временной последовательности", а в книге с самого начала апрель 1843 соседствует с июнем 1854 и, тут же, с июнем 1855, после чего идут записи 1845-1846. И, во-вторых, как давно я установил, хозяином дома до самой своей смерти был вовсе не Аполлон Михайлович, но Михаил Иванович, его отец. То, другое и третье существенно. Одно - для меня, прочее - не для меня только. Для начала прояснение того, кто был кто в кутинском семействе шевченковских времен.

Кто есть кто?

Выше, в словарной части энциклопедии, я сообщил о них все, что узнал из книг и архивов. Повторять эти справки здесь необходимости нет. Без этой тетради надеяться на их расширение не приходилось. Разве что в малозначительных деталях...

Еще не видя тетради, загорелся я желанием иметь к своему приезду в Москву точную копию. Согласен был на микрофильм, фото, ксерокс - любой способ воспроизведения рукописи со всеми ее особенностями. Сулил уплатить сколько потребуется.

Более в таких делах опытная Светлана Андреевна просьбе моей хода не дала. Уже в архиве понял: сколько-нибудь разборчивую копию могли бы выполнить, и то не без изобретательности, разве что в условиях первоклассной криминалистической лаборатории, причем тоже без всяких гарантий.

Стерлись или поблекли записи карандашные, на многих листах выцвели чернила, грубые следы оставили не всегда чистые пальцы. Многое оказалось зачеркнутым или перечеркнутым по миновании практической надобности.

Это была сугубо рабочая книга - для записи прибытия и убытия квартирантов, приходов и расходов, хозяйственных дел и трат, а попутно, как бы между делом также каких-то иных событий - семейных, городских, губернских.

Хозяин, Михаил Иванович, записывал без всякой системы действительно "с конца, с начала и кругом"; сам в этой своей круговерти он кое-как ориентировался, тем и был доволен.

Книга для общего пользования не предназначалась - а уж для чтения в будущем столетии и подавно.

Раньше о листах вырванных, или вырезанных, - в общем, отсутствующих. Они тут не в одном месте - по всей тетради. Листа два - перед 17-м, один (может и больше) - перед 23-м, несколько - после 27-го, перед 34-м, после 45-го, перед 50-м, выдрано на пороге 60-го, между 66 и 67 листами, после 72-го, 76-го, 94-го.

Раны тяжелые и - давние, незаживающие и - кровоточащие. По особому болезненные еще и потому, что нанес их себе, вероятно, сам, либо изувечил тебя кто-то совсем близкий.

Из статьи Н.Е. Прянишникова: "...К сожалению, порядочное количество листов из этой книжки кем-то хищнически вырезано (Н.И. Кутина не раз давала книжку разным лицам), и возможно, что на вырезанных листах были записи о самом Шевченко".

Из статьи А.К. Бочагова, а точнее из приведенного в ней подлинного свидетельства самой же Натальи Илларионовны Кутиной: "...В этой тетради... была запись о том, что Т.Г. Шевченко жил у них на квартире в той части дома, которая выходила на Канонирский переулок... Когда я получила эту тетрадь, оказалось, что очень много листов было вырезано и как раз за те годы, где была запись о Шевченко. Кто вырезал эти листки, я не знаю..."

За те годы? Но с первой же страницы убеждаешься: записи с самого начала идут вперемежку, хронологически однородных блоков в тетради нет. И скорее всего не было. "Хозяин-барин..." Требовалось записать нечто для памяти - брал в руки книжку, открывал ее в любом месте, записывал на первом попавшемся чистом листе, или на свободной площади уже начатой страницы. Как же можно утверждать, что двенадцать (!) вырезов и выдирок, по несколько листов каждая, или хотя бы часть из них, относятся к тому, сравнительно короткому времени, когда в этом доме мог "жить" (а если точнее, то бывать) поэт-солдат? Почему из сорока с лишним лет существования тетради "в рабочем состоянии" должны были изыматься листы с записями только двух месяцев в 1849 году и четырех в 1850-м? Ради одной "записи о Т. Шевченко" два-три десятка листов из разных мест?

"Хищнически вырезано..." В большинстве случаев не вырезано, а выдрано, причем без всяких предосторожностей, грубо... Объяснение? Из книги реликвию не делали, на нее не молились, она всегда была на виду. А мало ли на что может экстренно понадобиться листок бумаги? Уместно сказать, что тогда ее, бумаги, выпускали много меньше нынешнего...

Ну а касательно "записи о Т. Шевченко", то предположения на сей счет еще впереди. Додумаю и - выскажусь.

109 листов. Отсутствующие не в счет. Это лишь те, которые доступны прочтению.

Что тут для меня главное? Что ищу и хочу найти?

Прежде всего, то, что может, пусть косвенно, иметь отношение к Шевченко, а также тем, кого он знал и кто знал его.

...Адъютант г. поручик Михайлов перешел к нам на квартиру 15 мая 1845 платою по 20 ассигнаций в месяц. - Л.10.

(Уже старшим адъютантам и штабс-капитанам он скрепит своей подписью официальное письмо 1849 г. о прикомандировании Шевченко к А.И. Бутакову "для окончательных работ по описи Аральского моря").

...Г. старший адъютант Усков Ираклий Александрович перешел к нам на квартиру 12 мая 1849 г. с платою 20 асс. в месяц.

Тут же записи о получении платы: в июне... в июле... в сентябре... - Л.31.

(Тот самый Усков - будущий комендант Новопетровского укрепления, будущий многолетний и искренний друг Тараса - в доме Кутиных!)

...Г. Лазаревский приехал к нам из степи 8 апреля 1850 года - Л.38-об.

(Шевченко ждал его возвращения после отнюдь не мимолетной поездки; любая командировка "в степь" растягивалась тогда на месяцы). ...Вместо г. Лазаревского перешел к нам на квартиру с 16 декабря 1849 года г. Ксенофонт <Егорович> Поспелов, имеющий чин поручика, с платою по 20 р.асс. в месяц. - Л.39.

...Середнюю комнату занял он с 6 апреля 1850 по 5 р. асс.

С 7 мая занял квартиру Г. Лазаревский по 25 р. асс. в месяц.

Г. Лазаревский уехал 31 мая... - Л.40.

(Сколько нового для шевченковской биохроники! Точная дата выезда Федора Лазаревского в долгую его степную командировку и, следовательно, расставания Шевченко с другом-земляком. Неопровержимое свидетельство того, что с отъездом Федора дом Кутина не перестал быть для него притягательным центром. О, нет - сюда переселился Поспелов, с которым он особенно сблизился в Аральской экспедиции. Вернулся Лазаревский - Поспелов уступил ему первые, и главные, комнаты квартиры, а сам переместился в "середнюю" комнату. Уехал он (не позднее 6 мая 1850-го) - Федор стал "хозяином" всей этой части дома.

Правда ненадолго: в последний день мая отбыл в командировку новую. Легко сосчитать, когда они были тут вдвоем с Лазаревским, втроем - с Лазаревским и Поспеловым, снова вдвоем. Важные сведения из жизни шевченковского дома...)

...Чиновник Пограничной комиссии (столоначальник) Александр Васильевич Орлов перешел ко мне на квартиру 12 августа 1850 года... - Л.41.

(И Орлов, выходит, тут жил - еще один знакомый и приятель Шевченко в бытность его в Оренбурге; их добрые, доверительные отношения подтверждены документально, автор писал о них в третьем томе своей "Были о Тарасе").

...Чиновник особых поручений коллежский асессор Федор Матвеевич Лазаревский переехал к нам на квартиру 22 мая 1851 года... - Л.43.

(Дому Кутина его квартиранты оставались верны - он их к себе - притягивал). Да, это был по особому близкий ему дом. Здесь жили его друзья, его добрые знакомые.

Недруги стали появляться в нем гораздо позже.

...Г. Барховец перешел к нам на квартиру 6 ноября 1857 года по 5 р.сер. в месяц. Получено в задаток 3 р.

Перешел на другую квартиру 12 числа. - Л.84.

"Барховец" это же Бархвиц! Знакомый Шевченко по Орской крепости. Прикидывавшийся приятелем, офицер Бархвиц доставил Тарасу немало горьких разочарований. В том же 1857-м, на Мангышлаке, он в своем Дневнике записал: "Искорени друзей, подобных... Бархвицу... это дрянь, мелочь..."

...Но не тем дом Кутина будь помянут.

На страницах книги - атмосфера дома, семьи оренбургского обывателя среднего достатка. Не богатого, хотя и не бедного.

"Университетов не проходившего", но достаточно по тем временам грамотного. В меру честолюбивого, поборника порядка, преданного семье.

...Апполонычка отправлен в Гурьев-городок 10 мая 1850 года.

...Аполлон приехал из Гурьева-городка 15 февраля 1853 года, а из Оренбурга уехал обратно в Гурьев к своей должности 29 апреля в 3 часа по полудни. - Л.45-об.

(Это о сыне, Аполлоне, который в оренбургские месяцы Т. Шевченко заканчивал уездное училище и готовился к чиновничьей службе; они, конечно же, были знакомы).

...Танечку и Машеньку отдали для обучения к Александре Степановне 1849 года, генваря 18 дня по 8 р. асс. в месяц. - Л.12-об.

...Таня и Маша отданы учиться к г-же Малюге 9-го генваря 1851 года. - Л.45.

(Знавал Шевченко и дочерей хозяина, по крайней мере видел их).

...Брат жены моей Николай Петрович Сычугов помер в ночь на 19-е число августа 1858 г. в госпитале... - Л.97-об.

(Следовательно, А.П. Кутина, урожденная Сычугова, принадлежала к семье уральских казаков, занимавших достаточно видное положение в войске).

...Представление о награждении меня знаком отличия беспорочной службы за XV лет послано через почту в Департамент внешней торговли из канцелярии г. начальника округа 26 февраля 1852 года.

Приписка: Этот знак отличия получил я 28 декабря 1853 года. - Л.44-об.

(Полтора десятка лет честной работы в Оренбургском таможенном округе. Гордился Михаил Иванович и наградой, и делом...).

Занимало его многое и разное.

...19 апреля 1843 года праздновано было столетие г. Оренбургу. - Л.6-об.

...В музыкантском хоре хороший скрипач первый Павел Третьяковский... - Л.10-об.

...Слона, приведенного с караваном в 1848, отправлено из Оренбурга в Санкт-Петербург 25 мая 1849 года. - Л.30.

...Г. генерал-губернатор Перовский отправился из Оренбурга в Хиву 17 мая 1853 года. - Л.50.

...1860 года октября 31 дня умер польский ксендз Зеленко, 3 ноября схоронен в ограде костела. - Л.94-об.

...18 ноября 1853 года приехал в Оренбург новый архиерей - Антоний. - Л.98.

...В 1852 году лед на Урале прошел апреля 21 дни и сильная была вода... - Л.99.

Но тут же сугубо домашнее.

...1855 июня 1-го в 8 часов утра родилась внучка Ольга. - Л.6-об.

...Работник Мухамет Латиф перешел к нам жить 30 июня 1847 года с платою по 5 асс. в м-ц. - Л.19.

...Продал лошадь с бричкой 26 ноября 1849 года некоему драгуну... - Л.28.

...Взято из лавки купца Дюкова 1850, генваря 16-го, сахару, чаю, трехлитровый самовар... - Л.28-об.

...1863 года генваря в ночи на 3 число родился внук Михайла... - Л.41-об.

Впоследствии этот самый Михаил, сын Аполлона, станет "доктором Кутиным", вдове которого суждено будет сохранить и семейную тетрадь, и семейные воспоминания о Шевченко.

Но как эта реликвия оказалась у Ефременкова?

Раньше о том, кто он сам.

Отец его был крестьянином, а потом рабочим, погиб от несчастного случая еще до рождения сына. Мать, крестьянка, оставила его совсем маленьким - умерла в 1930-м. Закончив семь классов, стал работать учеником продавца, а затем и

продавцом в книжном магазине. Тогда же приобщился к чтению, особенно книг по истории, увлекся краеведением, собиранием фольклора. По мере взросления его страстью становился также сбор всевозможных материалов для будущего местного музея, для "исторической памяти" - архивов.

С юных лет Василий болел туберкулезом. От военной службы его освободили. Негодным признали и с началом Отечественной - уволили подчистую.

Подступал враг - вместе с другими земляками эвакуировался на восток. Эшелон доставил смолян в Чкалов-Оренбург.

Такой была внешняя канва его жизни.

Работал где удавалось, кормился чем попало и... оставался самим собою. Продолжал собирать фольклор, записывал рассказы фронтовиков. Чтобы находиться ближе к источникам драгоценных свидетельств, устроился в военный госпиталь. Так набралось 48 устных рассказов и большое число набросков по теме Великая Отечественная война в русском говоре".

Множество частушек записал от неистощимой Тамары Приходько... От разных людей, опаленных войной, - несколько вариантов песни "Синий платочек"... Еще и еще - из народной памяти, народных сердец...

Делал все, что ему приказывали, лишь бы оставаться поближе к истинному кладу - фольклору бывалых. И день за днем заполнялись его тетради... Жаль, что сегодняшние исследователи до них еще не добрались.

Годы спустя, уже в мирное время, обратился он в фольклорный отдел Гослитмузея. Вместе с записями устного творчества попало туда и "кое-что" еще.

Под номером 51-м в фонде 393 значится "Дневник коллекционера". Коллекционер - тот же Ефременков.

...- 16 июля 1943 года. Одна из торговок чкаловского базара дала обещание связать меня с какой-то горожанкой, у которой имеются рукописи, фотографии и открытки известных личностей.

17 июля

Вновь встретил рыночную торговку, заявившую мне о том, что та горожанка ничего не имеет против моего посещения. Сообщила адрес.

18 июля

Навестил Пролетарскую улицу, дом № 58. Стою у одноэтажного приличного каменного домика. Нажимаю кнопку электрозвонка. Дверь открывается. Встречает сама хозяйка. - Заходите к нам в комнату.

Вхожу в светлую просторную горницу с большими окнами. Уют, чистота. Присаживаюсь в мягкое кресло. Объясняю визит. Оказывается, я попал к дочери хозяина дома, в котором жил когда-то великий украинский поэт Шевченко. Отец Кутиной давным-давно помер от глубокой старости, оставив в потомстве трех дочерей, из коих эта проживает по Пролетарской. 2-я дочь по Почтовому переулку в доме № 11 под фамилией Вера Аполлоновна Бромстрем. 3-я живет на улице ... зовут ... (так в "дневнике" - слушая, не записывал, надеясь на память, но она подвела). Все эти личности взял на учет и в ближайшее время навещу.

Гр-ка Кутина предоставила в мое распоряжение целую кипу наследственных бумаг отца ее. Тут были родословные, предсмертное завещание и т.п. Из всех бумаг отобрал лишь несколько, в т.ч. выкупил открытки с собственноручными письмами известной дореволюционной артистки Марии Карпинской. Всего куплено на 150 рублей...

Увлеченность была - критериев отбора не было. Подводила невысокая общая культура, мешала всеядность, распыленность поиска. Сегодня бегал за якобы сохранившимися письмами Льва Толстого, завтра за человеком, который знавал писателя Гусева-Оренбургского, тут же загорался желанием купить рукописные страницы истории Оренбурга, писанной в начале века, соблазнялся "ревизской сказкой из имущества писателя Аксакова"... - что-то покупал, с огорчением считая немногие свои рубли, чему-то сокрушался, в чем-то разочаровывался, но... остановиться не мог.

Не прервались и его связи с Кутиными.

... - 27 июля

Навестил второй дом сестры Кутиной, проживающей по Почтовому переулку в доме № 15. Кроме портрета ее отца и матери, ничего не оказалось. Портреты огромадного формата. Чуть было не выкупил, но потом решил подумать...

... - 29 июля.

Навестил вдову Кутину. Навестил напрасно, раздумала продавать...

... - 2 августа.

Отыскал 3-ю дочь Кутиной, которая замужем за зубным врачом. Кутина встретила мой визит весьма откровенно и показала ряд семейных альбомов, из коих я приобрел <...> фотографий. (Цифра в дневнике пропущена).В частности, фотографии отца с матерью...

Фотография сохранилась в том самом фонде, что и "дневник коллекционера". Сам же дневник восторга у меня не вызвал: рассчитывал (и вправе был рассчитывать) на большее, прежде всего по части Кутиных, встреч с ними, описания увиденного и услышанного при их посещении.

Дневник не ответил на вопросы элементарные - например, с кем конкретно, по имени-отчеству, разговаривал Ефременков на Пролетарской, что раздумала продавать "вдова Кутина", кто же конкретно хранил и передал (продал!) ему ценнейший документ - "семейную тетрадь", "записную книгу", "хронологическую книгу" или как ее еще называли. Что ж, человеком он был не слишком грамотным, о Шевченко знал не многое, отличить важное от не важного в отношении его не мог, целей научных перед собою не ставил. Упрекать энтузиаста не буду.

Спасибо ему уже за то, что книга дома Кутиных, претерпев многое, сохранилась, выжила и будет жить. Нет на земле места надежнее, чем Архив.

Обещания надо выполнять, и под конец своего повествования я возвращаюсь к "записям" или "записи" о самом Шевченко, будто бы имевшимся (имевшейся) на вырванных листах. Напомню, что свидетельствовала об этом Н.И.Кутина, для которой "учредитель" и хозяин книги Михаил Иванович был свекром; она его знала не понаслышке - лично.

Так вот - квартировать в доме сем Шевченко не мог (его перемещения в Оренбурге более или менее ясны), бывал же тут постоянно. То у официального квартиранта Федора Лазаревского, то у другого официального - Поспелова.

Приходилось ночевать. Но дом не гостиница, дополнительных расчетов в таких случаях не требовалось, и Кутин, при всей своей скрупулезности, заводить особые счета на гостя вправе себя не считал.

Выходит, шевченковского в "семейной книге" не было и быть не могло?

Утверждать это не смею.

В то время в домах водились альбомы, содержавшие разного рода записи "на добрую память".

Один запишет свою или чужую мысль, по возможности "мудрую", другой - стихотворение, третий что-то изобразит. Хозяевам, особенно молодым, как и гостям дома, это развлечение.

Сорок с лишним лет вел такой альбом Федор Лазаревский. Иной раз записи в нем буквально фонтанировали, а бывало, что про него забывали надолго - на годы.

Сопутствовал он Федору и в Оренбурге. Со временим образовалась солидная антология поэзии, любезной сердцу молодых чиновников, отнюдь не ретроградов. Кого только тут нет: Пушкин, Кольцов, Тютчев, Лермонтов, Жуковский, Полежаев ("В России чтут царя и кнут. В ней царь с кнутом, что поп с крестом")...

Украинское в альбоме молодых украинцев впервые появилось в те дни, когда на квартиру Лазаревского в доме Кутина пришел, по настоятельному приглашению земляка, отданный за стихи свои в солдаты Тарас Шевченко.

Де ти, хмелю, зимовав,

Що й не розвивався?

Де ти, сину, ночовав,

Що й не раздягався?..

Под записью - июньская дата 1847-го. Поэзия, песни Украины звучат и дальше, среди записей последующих лет. Есть тут собственноручные шевченковские.

А фамилии Шевченко ни здесь, ни где-то еще нет...

Кто он такой, чем он прославился и одновременно провинился, знали в этом доме и квартиранты, и хозяева. В минуты непринужденного общения Кутины вполне могли раскрыть перед ним чистые листы семейной тетради: напишите, мол, Тарас Григорьевич, оставьте память. Как откажешь?

Но если смотреть в корень, то резонно усомниться: автографами всегда дорожат, их берегут и вырывать из домашней книги наверняка не решатся.

Сделал кто-то корысти ради? В таком случае листок с автографом давно уже всплыл бы на поверхность и дал о себе знать.

Листок или листки...

Ничего другого сказать насчет этого не могу.

Леонид БОЛЬШАКОВ.

------------------------------------

Большакова Татьяна Леонидовна. svlubich@yandex.ru

Тетяна Большакова на Першій Міжнародній науково-практичній конференції Україністика в Росії історія, стан, тенденції розв

На світлині: Леонід Большаков. Тетяна Большакова на Першій Міжнародній науково-практичній конференції "Україністика в Росії: історія, стан, тенденції розвитку”.